даже и не решил, куда именно собирается – в город по делам или на пикник в свой любимый коттедж на холме в родном Гайд-Парке на Гудзоне{40}.

Рузвельт, как и Черчилль, прибыл на Мальту отнюдь не в гордом одиночестве. После паралича он обычно путешествовал с кем-то из сыновей, которые помогали ему вставать с кресла, перебираться из него в машину или в постель и садиться обратно. В Тегеран его сопровождали сын Эллиот и зять Джон Бёттигер, но на этот раз они остались дома. Ещё в начале января Рузвельт неожиданно телеграфировал Черчиллю: «Если вы берете на “Аргонавт” кого-то из своей семьи, то и я подумываю о включении в свою партию дочери Анны». Рузвельт никогда прежде не брал с собою в официальные зарубежные поездки единственную дочь, старшую из пяти его детей, и это решение было и неожиданным, и приятным. «Ну и замечательно, – ответил Черчилль. – А со мною едет Сара»{41}.

Уинстон и Клементина познакомились с «первой дочерью» Америки во время своего первого визита в Вашингтон в 1943 году. Сара виделась с мужем Анны, Джоном Бёттигером, в Тегеране, а о самой Анне немало сведений почерпнула из газет. У тридцативосьмилетней дочери президента было трое детей – подрастающие дочь и сын от первого мужа, биржевого маклера по имени Кёртис Долл, и пятилетний сын от Джона. Анна с Джоном жили в Сиэтле и издавали там газету Seattle Post-Intelligencer. В 1943-м Бёттигер поступил на воинскую службу в чине капитана Отдела по делам гражданского населения и отбыл в Северную Африку, а Анна в начале 1944 года перебралась из Сиэтла в Белый дом – и там, после долгих лет, проведённых в относительном забвении на дальнем Западе, теперь становилась всё более заметной фигурой. Когда её мать, Элеонора Рузвельт, уезжала из столицы, Анне приходилось выступать в роли исполняющей обязанности первой леди.

Теперь Анна сидела напротив Сары рядом с собственным отцом. Двух дочерей формально представили друг другу. Анна была высокой блондинкой с длинными и от природы прямыми, но завитыми перманентной волной волосами, сейчас немного растрепанными от морского бриза. Одета она была под стать отцу в простой цивильный костюм, на голове – шляпка. Сару сразу же поразило небывалое сходство Анны с её матерью Элеонорой. «Хотя, – ехидно отмечала Сара в письме к собственной матери, – выглядела [Анна] несказанно лучше». Следом в голову ей пришла ещё одна занятная мысль. Сара предположила, что незнакомцы, вероятно, считают, что и она сама, и её старшая сестра Диана внешне похожи на Клементину, вот только сравнение не в пользу дочерей, они с сестрой «не столь миловидны!» Ну если отрешиться от внешности, то Анна оказалась вполне приятной и дружелюбной особой. Поначалу она Саре даже «решительно понравилась». Затем она, однако, заметила у Анны, кроме непосредственности, «нешуточную нервозность из-за самого факта её участия в этой поездке»{42}.

Усаживаясь, Сара обратила внимание на президента США, которого разместили по левую руку от неё. Теперь, когда огорчения Уинстона по поводу Рузвельта были позади, Сара была искренне рада снова видеть его. При первом знакомстве в Тегеране она нашла его милым и даже очаровательным. Он был настолько полон жизни, что, казалось, готов был вскочить с кресла, забыв о том, что парализован.{43} Но теперь, взглянув на него, Сара опешила. Вся жизненная сила словно куда-то ушла, и даже лицо Рузвельта будто сдулось и опало. Он будто «состарился на миллионы лет» за четырнадцать месяцев, прошедших со времени их последнего свидания, и речь его, некогда искрометная и остроумная, сделалась блуждающей и путаной.

Что-то определённо изменилось. Взять хотя бы состав постоянной группы друзей и советников президента. Из утренних наблюдений на борту и разговоров с прибывшими накануне американцами явствовало, что Гарри Гопкинс, бывший неотъемлемой частью этой группы, более не располагает прежним статусом и влиянием на президента. Оказывается, Гопкинс тяжело и долго болел и лечился в клинике Майо в Миннесоте от рака желудка, которым мучался к тому времени уже долгих шесть лет. Гопкинс, собрав всю волю в кулак, выбрался-таки на эту конференцию, но тут выяснилось, что между ним и президентом за время его вынужденного мучительного отсутствия успела вырасти стена отчуждения. Место Гопкинса в роли главного «компаньона» Рузвельта занял новый, назначенный пару месяцев назад госсекретарь Эдвард Стеттиниус. Может, конечно, Сара в чем-то и заблуждалась, но при первой встрече она охарактеризовала Стеттиниуса как «дуболома». Но хуже всего было то, что Джон Гилберт Уайнант, посол США в Великобритании, был за тысячи миль отсюда. Все прочие американские, британские и советские послы были в составе делегаций (за исключением лорда Галифакса, посланника Черчилля в США, всенепременно остававшегося в Вашингтоне и в ходе предыдущих конференций военного времени), а Уайнанта Рузвельт оставил в Лондоне. А Саре отчаянно хотелось, чтобы Гил, как звали Уайнанта близкие, был рядом. И это отнюдь не просто эгоистичное желание. Сара знала, что в лице Уайнанта её отец всегда располагает сильным союзником и настоящим другом в стане американцев. Итак, при Уайнанте в Лондоне и Гопкинсе, отодвинутом на вторые роли, внутренний круг президента Рузвельта в Ялте будет явно менее про-британским.

Так что первая радость Сары от обоюдно тёплого обмена приветствиями между отцом и Рузвельтом быстро прошла и сменилась передавшейся ей исподволь глубокой озабоченностью Уинстона текущим состоянием британо-американских отношений. Что случилось с Рузвельтом после Тегерана, за то время, пока они не виделись? «Только ли здоровье ухудшилось? – гадала она. – Или же он от нас малость отдалился?»{44}

III. 2 февраля 1945 г.

Сара от природы обладала хорошо развитой эмпатией, актёрская карьера развила и усилила эту способность, поэтому ей хватило считанных мгновений на палубе «Куинси» в обществе Рузвельтов, чтобы прочитать в душе Анны то, что та тщетно пыталась утаить. Нервы у Анны были явно на взводе, но не из-за грядущей трёхсторонней конференции на высшем уровне, и не из-за увиденной впервые воочию военной разрухи. Анна тревожилась не за себя, а за отца. Интуиция Сару не подвела: Франклин Рузвельт был смертельно болен. Врачи диагностировали застойную сердечную недостаточность, и только Анну поставили в известность, насколько безнадёжно состояние её отца.

Вскоре после того как Анна с четырёхлетним сыном переехала обратно в Белый дом, она стала замечать у отца развитие тревожных симптомов: неотвязный кашель, пепельно-бледная кожа, изможденный вид, из-за которого он выглядел много старше своих шестидесяти двух лет. Понятно, что двенадцать лет в Белом доме, включая два года войны, не прошли бесследно, но со здоровьем у отца явно были проблемы намного серьёзнее, нежели просто хроническая усталость. Признаки этого, правда, улавливались лишь при самом пристальном наблюдении. Дрожь в руках была заметна, лишь когда он закуривал. Или как-то раз, ставя подпись под письмом, он откровенно неловко потянул бланк на себя и оставил на нём неразборчивые каракули поперёк страницы. Иногда во тьме кинозала Белого дома, где президентская семья смотрела послеобеденный фильм, отсвета с экрана оказывалось достаточно, чтобы Анна успела разглядеть, что отец сидит с отвисшей челюстью, будто ему физических сил не хватает закрыть рот.

Элеонора, мать Анны, относила усугубляющееся переутомление Франклина на счёт треволнений из-за их непутевого среднего сына Эллиота. Тот недавно объявил о разводе со второй женой Рут ради третьей женитьбы на какой-то киноактрисе. Но наблюдения Анны, подкреплённые свидетельством президентской секретарши Грейс Тулли (босс вот уже несколько месяцев эпизодически не то засыпает, не то выключается ненадолго при